Жёлтая маргаритка

18 Июня 2014

День близился к концу. Солнечные лучи уже догорали, постепенно опускалась на землю густая тьма. На часах стрелка поменьше показывала семь. Вдали у камина слегка похрапывал на качалке дед Федя. Поседевшие усы чуток подёргивались при каждом его вдохе и выдохе. Голова отклонилась в сторону высокого шкафа с бабушкиным сервизом, а ноги грелись у огонька. Тем временем Леночка дописывала своё сочинение о походах Петра Великого. Веки её потихоньку опускались, а рука протягивалась вперёд, чтобы было мягче лежать на столе. Но вдруг послышался какой-то хлопок, Леночка вместе с дедом резко вздрогнули, и оба начали искать причину нарушения их сладкого сна. Это оказалась книга и очки деда Феди, лежавшие минутой ранее на его брюшке.
– Чёрт бы тебя побрал! – обратился дед к старой потрёпанной книжонке.
Девочка дописала последнее предложение и принялась рисовать в альбоме ромашки для декораций школьного спектакля. Видя, что дед не спит, она спросила тихим голосом:
– Дед, а ты ромашки любишь?
Тот не отвечал минуты две, всё ёрзал в карманах, ища свою счастливую монетку, а когда нашёл, ответил:
– Нет.
– Почему, они же такие красивые, каждый лепесточек ровен, и все они в ряд, как солдатики, стоят, – продолжала стоять на своём девочка.
– Странно получается: твоя бабушка вроде родня тебе, да вот не любила их. Оттого и я их не полюбил.
– А какие она любила цветы, деда?
– Кто? Бабушка твоя, что ли? – не расслышал дедушка Федя.
– Ага, – бросила на него любопытный взгляд Леночка.
– Жёлтые маргаритки. Она без ума была от них. И никакой розе не радовалась так сильно, как жёлтым маргариткам.
– А тебе?
– Что «а тебе»? – не понял дед.
– А тебе они тоже нравятся? – пояснила девочка.
– Мне-то да, но у меня ещё и воспоминания есть, связанные с ними.
– Какие воспоминания?
– Приятные, а всё бабушка. – Взгляд старика изменился, глаза блеснули и устремились куда-то в прошлое.
– Расскажи. А?
– Ладно, расскажу, но ты не усни только. Так вот, значит, когда я ещё служил и воевал, приглянулась мне одна разведчица. Глазки карие, волосы длинные, каштановые, а губки алые.
– Это была бабушка? – спросила Леночка, продолжая рисовать.
– Да-да, Нина это была. Красавица, а неприступная, всех отвергала. Вот и я попытался понравиться ей, но в ответ тоже получил отказ. Да, видимо, упрямее меня не нашлось. Так чтобы отвязаться, она послала меня за маргаритками, и обязательно жёлтыми, как лучи солнца. Ну и пошёл, значит, я за цветами. Растут они в поле, а до него долго тащиться, машины все заняты, да ещё и поговаривали, что там немецкий гарнизон поджидает, но что не поделаешь ради любви.
– И ты пошёл? – вытаращила глаза Леночка.
– А что мне оставалось делать? Дошёл я до поля, а оно большое, вот и заискался я самых красивых цветочков, набираю букет, слышу, кто-то приближается. Я в кусты. Пара немцев территорию осматривала. Тут у меня сердце застучало, ох как застучало. Смотрю – у них по пушке, да всё новое, европейское, а у меня старая винтовка и три ржавеющих патрона с собой. Тут фашистские речи поотчётливей стали, я притаился. Как они только прошли, тут же помчался от них. Глупец! Подождал бы ещё! Оба голубчика, как штыки, встали, и поехало «Пиф! Паф!», я за дерево, вставил патроны и пострелял тоже в ответную, одному в плечо попал. Побежал было дальше, но тут в бедро заехала, дрянь такая. Ох, и как я только добежал до наших, не помню.
– А маргаритки?
– Да они все у меня попадали, мне не до них тогда было. Но всё же одна в кармане сохранилась, и, когда в госпитале проходила Нинка, я подозвал её и подарил цветочек, правда, стебелёк поломался слегка.
– А что бабушка?
– А бабушка на меня с того дня внимание и обратила, выделился, как говорится, среди других, хоть и ростом и красотой как таковой природа меня и не наградила. Да и хромать я позже начал из-за немецкой пули, но всё равно приглянулся я Нинке.
– А всё маргаритка, – тихо сказала девочка и начала раскрашивать белые ромашки в жёлтый цвет, цвет солнца.