Ореховая веточка

Бабушкин сундук всегда вызывал во мне любопытство. Он нисколько не портил современного интерьера комнаты, скорее наоборот. На гладкой, блестящей его поверхности − узоры дагестанских умельцев, словно древние иероглифы, хранящие тайну. Когда-то сундук был частью бабушкиного приданого, как у каждой дагестанской невесты. Нам, детям, строго–настрого запрещалось рыться в сундуке...

Бабушкин сундук всегда вызывал во мне любопытство. Он нисколько не портил современного интерьера комнаты, скорее наоборот. На гладкой, блестящей его поверхности − узоры дагестанских умельцев, словно древние иероглифы, хранящие тайну. Когда-то сундук был частью бабушкиного приданого, как у каждой дагестанской невесты. Нам, детям, строго–настрого запрещалось рыться в сундуке...

Раз в году бабушка сама открывала его, чтобы сложить и перебрать вещи. Комната наполнялась запахом смолы, шерстяных клубочков, старых газет. В такие дни мне приятно было сидеть рядом с бабушкой и слушать её рассказы. В сундуке всегда были орехи, которыми бабушка угощала нас, платки, подаренные ей дедушкой, родственниками. Но среди всех этих вещей моё внимание привлекала ореховая ветка с именем «Сабир». Бабушка всегда аккуратно заворачивала её в чистую белую салфетку и клала на дно сундука.
Однажды я спросила бабушку, почему она так бережно хранит эту странную веточку, потемневшую от времени, и кто такой этот Сабир. Бабушка молча подержала веточку в руках, а потом медленно положила на дно сундука.
− Давно это было, − начала она. − Когда пришла война, мне было 12 лет. Жили мы в Табасаранском районе, селении Хучни. Семья была большая: старший брат Сабир, я младше на год, и ещё три сестры. Вокруг села росли ореховые рощи, это было целое богатство. Мы ели орехи, пили чистую воду из родника, работали в колхозе, помогали взрослым. С июня 1941 года всё изменилось. Ушли на фронт старшие братья, отцы. Горе стучалось в каждый дом, почтальон принёс первые похоронки. Однажды собрал нас бригадир и сказал, что фронту нужны ружья, а на приклады для них надо собрать ореховые ветви. Норма − 20 ветвей на каждого школьника. Нелегко было нам губить деревья, но для фронта ничего не жалели. Бригаду школьников возглавил мой старший брат Сабир. Мы уходили далеко-далеко, старались держаться вместе. Гулко стучали топоры, падали ветви, словно солдаты в бою, и слезами сыпались на землю орехи. Сабир всегда перевыполнял норму. А однажды брат ушёл и не вернулся домой. Долго мы с мамой ходили по лесу, плакали, искали его, но так и не нашли. Когда мы в последний раз возвращались из безуспешного поиска, я взяла на память одну из ветвей, срубленных братом, написала на ней его имя и положила в свой сундук. Это всё, что осталось от Сабира, даже могилы его нет. Хотя на войне и не был, но и здесь она погубила его, проклятая. Сколько ещё на свете безымянных могил!
Ореховая роща стала живым памятником моему брату Сабиру. Храни и ты эту веточку, ведь это память. Единственная память.

Я долго ещё сидела с бабушкой, пока она не закрыла крышку сундука. Эта семейная история взволновала меня до глубины души. Долго ещё я думала о юном своём дяде, который погиб в Табасаранской роще, словно солдат на поле боя. Вечной памятью ему стали ореховые рощи, которые теперь возрождаются вокруг моего родного села. И пусть прекрасные ветви деревьев никогда не превращаются в ружейные приклады, а радуют нас своей красотой.

 

Номинация «Бабушкин сундук»

Сабияханум Акаева,
8 «а» кл., СОШ № 48, Махачкала